Кобринский А.А. Даниил Хармс. М.: Молодая гвардия, 2008. 501. с., ил. (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1117)
Коварная вещь слава посмертная! Боюсь, самому широкому читателю Д. Хармс известен, прежде всего, анекдотами о Пушкине, Гоголе и Л. Толстом, «который очень любил маленьких детей». И хотя, конечно, сама идея цикла и несколько историй да, «от Хармса», основной блок анекдотов сочинили в начале 70-х журналисты Н. Доброхотова и В. Пятницкий. А если мы вспомним с детства знакомые всем стихи о чижах то и тогда далеко не всякий назовет имя их автора: Даниил Иванович Ювачев (Хармс).
Впрочем, таких незнающих, но «употребляющих» читателей, слава богу, все меньше. И все больше Даниил Хармс осознается нами как одна из ключевых фигур отечественной словесности прошлого века.
500-страничный труд А. Кобринского вероятно, самая полная на сегодняшний день биография Хармса. Автор всячески подчеркивает жанр своей книги, приводя массу цитат из документов эпохи. Быть может, рядовой читатель на каких-то из этих страниц подувязнет в суконном и душном стиле сталинского официоза. Зато еще яснее станет, КАКИМ диссонансом с мейнстримом того времени были личность и творчество писателя Хармса.
Вообще, такое впечатление, что сама жизнь поставила на обэриутах и особенно на их вожде Данииле Хармсе жестокий, но важный для потомков эксперимент. 20-е годы, время их становления и дебюта, это уже не серебряный век с его свободой творческих поисков, хотя новации 20-х годов сами по себе «круче» и неожиданней. Однако следующая эпоха неумолимо сузила возможности свободного проявления в искусстве как на уровне содержательном, так и в области формотворчества.
Для литераторов все это завершится учреждением Союза писателей. Государство присвоит себе монопольное право регламентировать творческий процесс. Но обэриуты (и Хармс в частности) оставались во многом литературными маргиналами и это позволило им сохранить творческую свободу. То есть, на их примере можно проследить, как бы развивалась наша литература, имей она ту же свободу исканий, что в 10-е и в начале 20-х гг.
Конечно, обэриуты это лишь одно из направлений, сформировавшихся в 20-е гг., причем направление при самом своем рождении не могшее стать сколько-нибудь массовым. И все же ветры завтрашнего дня бродили в душах именно этих людей!
Даниил Хармс развивается в 30-е уже годы настолько интенсивно, что теперь даже духовный отец обэриутов В. Хлебников кажется ему отходящим в 19 век, чудится «чересчур книжным».
А. Кобринский точно подмечает: пафос эстетики обэриутов состоял в том, чтобы вернуть слово поэта из туманов символизма в полновесный реал жизни. Причем в определенном смысле слово мыслилось ими таким же реалом, как, скажем, камень. «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется», мечтал Хармс. И записал в апреле 1931 г. в дневнике: «Сила, заложенная в словах, должна быть освобождена Нехорошо думать, что эта сила заставит двигаться предметы. Я уверен, что сила слов может сделать и это» (с. 194).
«Стихи, молитвы, песни и заговоры», вот те формы существования слова, организованного ритмом и наполненного харизмой жизни, что привлекали Даниила Хармса.
И в этом смысле стихи для детей у него были не только ради заработка (как, например, у его ближайшего сподвижника А. Введенского). Это была вполне органическая форма творческого выражения.
Хотя самих детей (как стариков и особенно старух) Хармс не переносил. На абажуре своей настольной лампы он собственноручно нарисовал «дом для уничтожения детей». Е. Шварц вспоминал: «Хармс терпеть не мог детей и гордился этим. Да это и шло ему. Определяло какую-то сторону его существа. Он, конечно, был последним в роде. Дальше потомство пошло бы совсем уж страшное. Вот отчего даже чужие дети пугали его» (с. 287).
Кобринский добавляет свою версию: «Возможно он (Хармс, В. Б.) инстинктивно ощущал их (стариков и детей, В. Б.) приближенность к смерти и как с одного, так и с другого конца» (с. 288).
Вообще перечень того, что Хармс любил и что не выносил, создает парадоксальный, но и парадоксально целостный образ. Занимали его: «Озарение, вдохновение, просветление, сверхсознание. Числа, особенно не связанные порядком последовательности. Знаки. Буквы. Шрифты и почерки… Всё логически бессмысленное и нелепое. Всё вызывающее смех и юмор. Глупость… Чудо… Хороший тон. Человеческие лица» (с. 284). Омерзительны же были: «Пенки, баранина,… дети, солдаты, газета, баня» (с. 285). Последняя поскольку унизительно обнажает телесные уродства.
Эрнст Кречмер, в те же примерно годы работавший над своей классификацией психотипов, отнес бы Хармса к выраженным шизоидам. Это люди острой индивидуальности, которые держат дистанцию с окружающим миром, пересоздавая импульсы, идущие от него, в нечто порой крайне оригинальное, а в случае особой одаренности и в нечто весьма глубокое и значительное. Шизоидный склад натуры поможет в дальнейшем Хармсу прибегнуть к симуляции психического заболевания (об этом ниже).
А пока столкновения с советским миром миром, пронизанным токами грубого коллективизма, духом коммуналки, общаги, казармы, камеры приводили порой к забавнейшим творческим результатам.
Вот, например, строевая «песня», которую по просьбе командира сложил рядовой Ювачев, проходя срочную службу (пунктуация автора):
Чуть на двор
Встали встали встали в строй
Мы к винтовке прикрепили
Наша рота лучше всех.
А вот «Первомайская песня», написанная уже зрелым поэтом Хармсом для детского журнала «Чиж» в 1939 г.:
Мы к трибуне подойдем,
Подойдем,
Мы к трибуне подойдем
С самого утра,
Чтобы крикнуть раньше всех,
Раньше всех,
Чтобы крикнуть раньше всех
Сталину «ура».
Творческое несовпадение Хармса с советской действительностью дополнялось и несостыковкой на бытовом даже уровне. Так, Даниил Иванович Ювачев придумал себе особый энглизированный облик (кепи, гольфы, гетры, трубка), за что летом 1932 г. постоянно подвергался обструкции на улицах провинциального Курска, куда был сослан. Поклонник немецкой и английской культуры, он и псевдоним себе выбрал, созвучный с фамилией любимого литературного героя Шерлока Холмса.
Да, Хармс был человек-парадокс! Глубоко верующий, он, формально будучи православным, позволял себе мистицизм совершенно протестантского свойства: письма и записочки напрямую к богу! Авангардист в искусстве, он сохранял преданную любовь к самой «классике-классике»: к Пушкину и Гоголю, к Баху и Моцарту.
С годами тяга к классическим образцам только усилилась. В них зрелый Хармс видел проявления истинной жизненной силы. Это вело к размолвкам с некоторыми ближайшими единомышленниками. Кобринский приводит сухой отзыв А. Введенского на шедевр позднего Хармса повесть «Старуха»: «Я же не отказался от левого искусства» (с. 434). Введенский намекал на то, что в повести слишком явны мотивы «Пиковой дамы» и «Преступления и наказания», да и сама художественная ткань при всей сюрности замысла «чересчур» (для авангардного произведения) реалистична.
Для Хармса движение в сторону традиции естественно уже хотя бы как для истого петербуржца и демонстративного «западника». Но здесь мы сталкиваемся с моментами и более общего плана. Еще Т. Манн и Г. Гессе заметили: самые отъявленные творцы авангардного искусства 20 века порой кончали убежденными «классицистами» или уж, во всяком случае, остро, тонко и более чем почтительно воспринимали и использовали классическую традицию. Пруст и Пикассо, Дали и Прокофьев, Матисс и Стравинский (да и сами Гессе с Т. Манном)…
В эволюции Хармса-писателя лишь проявляется общая, кажется, так до конца и необъясненная эта «почти закономерность».
И опять парадокс! Живя практически в изоляции от жизни мировой культуры 30-х гг., обэриуты бились над той же проблемой, что и западные интеллектуалы: над проблемой языка как средства коммуникации. Эта тема во многом определила эстетику, политику, идеологию и информационные технологии наших дней. «Хармс вместе со своим другом Введенским стал родоначальником литературы абсурда, которая представляет собой не тотальное отсутствие смысла, а наоборот иной, не укладывающийся в обыденную логику смысл, разрушающий, как правило, устоявшиеся логические связи» (с. 417).
Увы, за такую продвинутость приходилось платить даже в относительно свободные 20-е гг.! После первого публичного выступления Д. Хармса (январь 1927 г.) родные ликовали: «Всё нормально, и Даню не побили» (с. 126).
По иронии судьбы, Хармс дрейфовал в сторону литературной традиции вместе со всей нашей культурой 30-х гг. ВНЕШНЕ этот дрейф в какой-то степени совпал с вектором развития литературы сталинской империи, каким его обозначил в начале 30-х годов Первый съезд советских писателей. Принципиальным отличием было то, что Хармс шел к классической традиции независимо от указаний и мнений сверху и сохранял абсолютную творческую свободу в ее понимании. И уже одно это делало его диссидентом в глазах властей. Впрочем, в начале 30-х он еще числился в стане ультравангардистов.
Волна репрессий накрыла Хармса и его друзей в числе первых и раньше многих и многих, как раз в разгар борьбы за единообразие нашей словесности.
В декабре 1931 года Хармса и его товарищей арестовали. Вал репрессий только набирал силу, и это спасло их: кара была довольно легкой.
Из песни слова не выкинешь: А. Кобринский утверждает, что немалая вина за арест лежит на И.Л. Андроникове, тогда близком кругу обэриутов. «Если все остальные арестованные прежде всего давали показания о себе, а уже потом вынужденно говорили о других, как членах одной с ними группы, то стиль показаний Андроникова это стиль классического доноса» (с. 216).
Кстати, Андроников был единственным из проходивших по делу, кто никак не пострадал.
4-месячная ссылка в Курск конечно, далеко не самая страшная из возможных тогда кар. Но и ее Хармс пережил достаточно тяжело. «Мы из материала, предназначенного для гениев», заметил он как-то (с. 282). А гений, по мысли Хармса, обладает тремя свойствами: властностью, ясновидением и толковостью. Уже тогда он слишком понимал, куда влечет всех рок событий…
В страшном 1937 году в третьем номере детского журнала «Чиж» вышло стихотворение Д. Хармса «Из дома вышел человек». Теперь исследователи находят в нем парафраз интересовавших Хармса идей философа А. Бергсона. Но тогда эпоха поместила эти стихи в совершенно иной смысловой контекст, сделала чуть ли не политической сатирой.
Вы только послушайте:
Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.
Не спал, не пил,
Не пил, не спал,
Не спал, не пил, не ел.
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.
Именно так среди бела дня «исчез» для близких один из талантливейших друзей Хармса Н.М. Олейников. Увидев его как-то поутру, знакомая метнулась, было, с ним поздороваться. Но тотчас увидела двух человек, которые сопровождали его. Взгляд Олейникова подтвердил ужаснувшую ее догадку… Через пять месяцев поэта Олейникова казнили.
В эти месяцы и сам Хармс ждал беды, ждал ареста. Его жена Марина Малич вспоминала: «Он предчувствовал, что надо бежать. Он хотел, чтобы мы совсем пропали, вместе ушли пешком в лес и там бы жили» (с. 382).
Тогда Хармса не арестовали, но от литературы отлучили: запретили печатать.
Наступили годы отчаянной нищеты, настоящего голода. Помножьте это на творческий кризис, который Хармс переживал тогда! Впрочем, кризис этот был какой-то странный. Не то, чтобы совсем не писалось: иссякли стихи. Зато прозаические тексты являлись весьма нередко. Собственно, это был кризис «перестройки» кризис творческого взросления и уход в новые жанры.
А тучи сгущались не над одним Хармсом. Он остро чувствовал приближение военной опасности. Буквально за несколько дней до возможного призыва на фронт (30 ноября 1939 г. началась война с «финляндской козявкой») ему удалось получить белый билет. Для этого Хармсу пришлось разыграть психическое расстройство.
Писатель понимал свою несовместимость с военной службой. «В тюрьме можно остаться самим собой, а в казарме нельзя, невозможно», повторял он (с. 444).
За 12 дней до начала Великой отечественной войны Даниил Хармс пишет свой последний и самый жестокий рассказ «Реабилитация». Это, возможно, первый по времени и уж точно блистательный образчик черного юмора на русском языке:
«Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его хватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить… Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно. Я подлизывал кровяные лужи и пятна это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы пустяшного, преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится… Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание» (с. 466467).
Можно, конечно, смеяться. Но, возможно, так непривычно тогда расширяя рамки принятого в нашей литературе, Хармс напророчил и кровавое месиво, призрак которого уже навис над современниками и станет для них реальностью меньше, чем через 2 недели?..
Предчувствовал Хармс и час своего ареста. 23 августа 1941 года он был «взят» сотрудниками НКВД у себя на квартире. В том, что признанный психически нездоровым Д.И. Ювачев-Хармс попал в поле их зрения, «заслуга» осведомительницы. Она донесла в «органы» о критических высказываниях писателя в адрес Советской власти. Теперь мы знаем имя этой дамы. Ее звали Антонина Оранжиреева (урожденная Розен). В послевоенные годы она станет «наседкой» при Анне Ахматовой, и та тоже не разгадает это создание. Когда Анта Оранжиреева умрет в 1960 году, Ахматова посвятит стихи ее памяти:
Памяти Анты
Пусть это даже из другого цикла…
Мне видится улыбка ясных глаз,
И «умерла» так жалостно приникло
К прозванью милому,
Как будто первый раз
Я слышала его
По милости милой Анты, Хармса привлекли к следствию. В декабре 1941 года он был помещен в психиатрическое отделение тюремной больницы при «Крестах». 2 февраля 1942 года, в самое лютое для блокадников время, Хармса не стало.
Удивительна судьба его вдовы. Из блокады Марина Малич попала в эвакуацию, из нее в оккупацию, оттуда в эмиграцию. Во Франции она познакомилась, наконец, со своей матерью, которая бросила ее в детстве. Никакие моральные обязательства не связывали Марину с родительницей, и Малич вышла замуж за… ее супруга, своего отчима Вышеславцева. Затем она переехала с ним в Венесуэлу, где ее третьим (после Хармса и Вышеславцева) мужем стал представитель старинного дворянского рода Ю. Дурново (впрочем, и Малич по бабке была из Голицыных). В 1997 году сын перевез ее в США, где Марина Малич и умерла в 2002 г. на 90-м году жизни. Судьба подтвердила ей правоту слов Даниила Хармса, когда-то сказавшего, что чудес на свете больше, чем она думает.
К сожалению, чудом в судьбе самого Хармса стало лишь его творчество…
Как и всякий жанр, биография имеет свои ограничения. Вне рамок книги Кобринского остался более широкий контекст мировой и отечественной литературы, в котором творчество Хармса приобретает дополнительное значение. Хотя, оставаясь на чисто биографическом уровне, Кобринский довольно подробно говорит о сложных сближениях-расхождениях обэриутов с крупнейшими поэтами того времени В. Маяковским и Б. Пастернаком, с филологами Б. Эйхенбаумом и В. Шкловским. Но совсем не сказано и о влиянии Хармса на отечественных писателей постмодернистского поколения, ведь здесь не ограничилось дело одними «хармсятами», как назвал его позднейших незадачливых эпигонов некий литературный авторитет.
Конечно, такие изыскания больше подходят научному исследованию. Но творчество Хармса настолько еще живо и важно для наших современников, настолько оригинально (а порой рождает споры и сам факт его влияния), что обойти это молчанием вряд ли стоило.
И все же в целом создан убедительный и интересный портрет замечательного писателя в раме его эпохи. Благодаря этой книге Даниил Хармс становится для широкого читателя не именем и не мифом, а живым человеком. И это главное.
Дании́л Ива́нович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв ; 1 декабря 1905, Санкт-Петербург — 2 февраля 1942, Ленинград) — русский писатель и поэт. Участник объединения ОБЭРИУ .
Даниил Ювачёв родился в семье народовольца Ивана Ювачёва, некогда приговоренного к смертной казни, замененной пожизненным заключением, отбывшего ссылку на Дальнем Востоке и ушедшего из революции в религию. Даниил родился уже после освобождения отца, когда Ювачёв вернулся в Петербург. Окончил «Петершуле» - привилегированную немецкую школу в Петербурге. Псевдоним Хармс Даниил придумал себе сам именно в школьные годы, возводя его как к французскому «charme» — «шарм, обаяние», так и к английскому «harm» — «вред». Однако полагая что неизменное имя приносит несчастье, Хармс долгое время изобретательно варьировал его.
Хармс-литератор сформировался в 20-е годы, испытав влияние Хлебникова, Труфанова и Кручёных. Самое раннее из сохранившихся стихотворений Даниила Хармса датировано 1922 годом. Впервые опубликовался Хармс в 1926, в альманахе «Собрание стихотворений» Всероссийского Союза поэтов, куда был принят в марте того же года на основании представленных стихотворных сочинений, тогда же и был закреплен псевдоним Хармс.
С 1926 Хармс активно пытается организовать силы «левых» писателей и художников Ленинграда, создавая недолговечные организации «Радикс», «Левый фланг». С 1928 Хармс пишет для детского журнала «Чиж». Тогда же он становится одним из основателей авангардной поэтической и художественной группы «Объединение реального искусства» (ОБЭРИУ), в 1928 году проведшей знаменитый вечер «Три левых часа», где была представлена и абсурдистская «пиэсса» Хармса «Елизавета Бам». Произведения обэриутов газета «Смена» расценила в апреле 1930 как «поэзию классового врага», и с 1932 года деятельность ОБЭРИУ в прежнем составе фактически прекращается.
В декабре 1931 вместе с другими обэриутами был арестован, обвинен в антисоветской деятельности и приговорен 21 марта 1932 коллегией ОГПУ к трём годам исправительных лагерей. Однако приговор был 23 мая того же года заменен высылкой и 18 июня Хармс отправился в Курск, где пробыл до ноября, затем ему удалось вернуться в Ленинград.
По возвращении из ссылки Хармс продолжает общаться с единомышленниками, сотрудничает в детских журналах «Еж», «Сверчок» и «Октябрята», печатает около 20 детских книг, которые писались они исключительно для заработка и особого значения Хармс им не придавал. После публикации в 1937 году в детском журнале стихотворения «Из дома вышел человек с дубинкой и мешком», который «с той поры исчез», некоторое время Хармса не печатают, что ставит его с женой Мариной Малич на грань голодной смерти.
Позднее Хармс отошел от поэзии, он пишет множество коротких историй, театральных сценок и стихов для взрослых, которые при жизни не публиковались. В этот период создаются цикл миниатюр «Случаи», «Сцены», повесть «Старуха».
В августе 1941 Хармс был вновь арестован за «пораженческие высказывания». Прошел через камеру пыток. Чтобы избежать расстрела, симулировал сумасшествие. Умер Даниил Хармс 2 февраля 1942 года, во время блокады Ленинграда, от голода, в отделении психиатрии тюремной больницы. В 1956 году реабилитирован, и его стихи начали постепенно возвращаться к читателям.
Критический анализ национал-социализма и христианства Монография "Гитлер и Христос" Майкла де Будьона вышла в 1998 году и моментально внесла смятение в умы как верующих, так и атеистов, заставив пересмотреть весь казавшийся до сего дня «бесценным» исторический опыт накопленный христианством во всех его ипостасях и под принципиально иным углом взглянуть на кровавые события ХХ века. Данную книгу Майкл де Будьон адресует, прежде всего, молодым интеллектуалам, - агрессивным, здоровым и наглым, с мозгами, не залитыми водкой и не затуманенными наркотиками.…
В этом романе Михаила Берга переосмыслены биографии знаменитых обэриутов Даниила Хармса и Александра Введенского. Роман давно включен во многие хрестоматии по современной русской литературе, но отдельным изданием выходит впервые. Ирина Скоропанова: «Сквозь вызывающие смех ошибки, нелепости, противоречия, самые невероятные утверждения, которыми пестрит «монография Ф. Эрскина», просвечивает трагедия - трагедия художника в трагическом мире».
Критический анализ национал-социализма и христианства Монография «Гитлер и Христос» Майкла де Будьона вышла в 1998 году и моментально внесла смятение в умы как верующих, так и атеистов, заставив пересмотреть весь казавшийся до сего дня «бесценным» исторический опыт накопленный христианством во всех его ипостасях и под принципиально иным углом взглянуть на кровавые события XX века. Данную книгу Майкл де Будьон адресует, прежде всего, молодым интеллектуалам, - агрессивным, здоровым и наглым, с мозгами, не залитыми водкой и не затуманенными наркотиками.…
Мотивы своих удивительных рассказов и сцен Даниил Хармс определил так: «Меня интересует только «чушь», только то, что не имеет никакого практического смысла». Действительно, смешное и наивное, парадоксальное и абсурдное соединилось в произведениях писателя, открывая нам своеобразный и неповторимый мир Даниила Хармса. «Случаи» – цикл из 30 историй, законченный автором в 1939 году, и ставший впоследствии одним из наиболее значимых его произведений.
Второе издание книги ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА XX ВЕКА вызвано большим интересом читателя к данной теме, а также обилием нового оригинального материала, позволившего значительно расширить содержание этой работы. Так специально для нашего труда были впервые переведены на русский язык книги В.Купера «И вот конь бледный», И.В.Хельзинга «Тайные общества и их могущество в XX веке», проведены большие литературные и социологические авторские исследования. Для удобства изложения, за основу работы взяты выдержки из вышеупомянутой книги Й.В.Хельзинга (опубликованной…
Данная работа обращена к новейшим, а во многом и непосредственно к современным страницам отечественной истории. Автор поставил перед собой задачу увидеть и осмыслить многообразные явления судьбы страны не с точки зрения той или иной идеологической тенденции, а в свете всего более чем 1000-летнего пути. Именно такой подход демонстрирует автор, излагая события Октябрьской революции, гражданской войны, коллективизации и 1937–39 гг. С начала так называемой гласности появилось немало работ, излагающих многие замалчиваемые до того факты нашей истории.…
Данный труд является классическим образцом исследования в области истории религии. Религиозные идеи представлены здесь не только в хронологическом порядке, но и объединены единым пониманием многообразия религиозной жизни всех культур и континентов. Элиаде виртуозно владеет методами сравнительной антропологии и демонстрирует общие тенденции в развитии религиозных идей. "Для историка религий знаменательно всякое проявление священного: каждый ритуал, каждый миф, каждое верование и каждый образ божества отражают опыт священного и потому…
УДК 930.26+551.46(023) Gunter Linde, Edmund Brettchneider In die Vergangenheit getaucht LEIPZIG, 1964 Перевод с немецкого Л. С. ГОРБОВИЦКОЙ и Н. М. СУББОТОВСКОЙ Водолаз поднимается на поверхность. В руке он держит старинный меч. Этот меч принадлежал некогда командиру фрегата, разбившегося о скалы и затонувшего в океане много веков тому назад… Сотни тысяч подобных реликвий хранит на своем дне Мировой океан. Все больше пополняются музеи находками водолазов. Но в наши дни эти находки уже не только счастливая случайность, удача отдельных любителей. Бурное развитие океанографии и водолазной…
Антология философии Средних веков и эпохи Возрождения Составитель, автор предисловия, вступительных глав к текстам, хронологической таблицы Сергей Вячеславович Перевезенцев. Единственная в России серия специализированных учебных пособий по философии, охватывающая три тысячелетия и включающая тщательно отобранные тексты сочинений крупнейших мыслителей, биографические справки, хронологические таблицы, а также комментарии, коротко и ясно излагающие сложные философские учения разных направлений. Данная книга содержит изучаемые в высших…
Термин «гражданская война» у российского читателя ассоциируется исключительно с событиями 1917–1920 годов. Однако на Руси было еще три кровопролитных гражданских войны: конфликт между сыновьями Владимира Красное Солнышко в начале XI века, война потомков Дмитрия Донского в середине XV века и Великая Смута в начале XVII века. Каждая из них длилась несколько лет, приводила к огромным жертвам и разрушениям, зачастую сопровождалась иностранной интервенцией. Исследованию этих гражданских войн и посвящена данная книга.
«Страшный 1937 год», «Большой террор», «ужасы ГУЛАГа», «сто миллионов погибших», «преступление века»... Этот демонизированный образ «проклятой сталинской эпохи» усиленно навязывается общественному сознанию вот уже более полувека. Этот черный миф отравляет умы и сердца. Эта тема до сих пор раскалывает российское общество - на тех, кто безоговорочно осуждает «сталинские репрессии», и тех, кто ищет им если не оправдание, то объяснение. Данная книга - попытка разобраться в проблеме Большого террора объективно и беспристрастно, не прибегая к ритуальным…
«Страшный 1937 год», «Большой террор», «ужасы ГУЛАГа», «сто миллионов погибших», «преступление века»… Этот демонизированный образ «проклятой сталинской эпохи» усиленно навязывается общественному сознанию вот уже более полувека. Этот чёрный миф отравляет умы и сердца. Эта тема до сих пор раскалывает российское общество - на тех, кто безоговорочно осуждает «сталинские репрессии», и тех, кто ищет им если не оправдание, то объяснение. Данная книга - попытка разобраться в проблеме Большого террора объективно и беспристрастно, не прибегая к ритуальным…
В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в XX столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема - человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие…
Справочник 2000 г. посвящен современным кораблям класса фрегат всех флотов мира и является третьей частью серии справочников о боевых кораблях на рубеже XX -XXI веков. Приведены данные по находящимся в строю, строящимся и проектируемым фрегатам: названия и номера, количество кораблей в строю и в серии, даты закладки, спуска и вступления в строй; предприятия (заводы, фирмы) - строители (при лицензионной постройке указаны фирмы проектанты); рассказано об особенностях проектов, проектировании строительстве, ремонтах и модернизациях. Представлены многочисленные…
На протяжении Средних веков ислам был единственным цивилизованным, но также и наиболее проблемным соседом христианской Европы. Все средневековье прошло под знаком почти непрерывной борьбы между двумя этими культурами. Ко времени, когда франкские крестоносцы достигли Ближнего Востока в конце XI века, ислам уже успел вобрать в себя три основных народности: арабов, персов и тюрков. Каждая из них внесла свой вклад в усиление мощи исламского оружия. В данной работе исследуется организация, униформа и снаряжение армий ислама в VII–XI веков, текст сопровождается…
Квартира, в которой Даниил Хармс жил с 1925 по 1941 год, находится по адресу: Санкт-Петербург, ул. Маяковского, 11. В настоящее время здесь живет художник Николай Котляревский (69 лет).
Я здесь живу с 1976 года - как женился. Моя жена была дочкой искусствоведа Всеволода Петрова, а тот был другом Хармса. Моё любимое произведение Хармса - про Сусанина, который бороду жуёт, пока антрекот ждёт в харчевне: оно посвящено моему тестю. В 1941 году в этот дом попала бомба, и после войны весь дом расселили, чтобы провести капитальный ремонт. Капитальный ремонт шёл невероятно долго. За это время мой тесть, по его собственным словам, 42 раза ходил к председателю Союза художников Аникушину - просить квартиру: ему очень хотелось пожить в квартире друга. И получил её.
После капитального ремонта квартиру Хармса разделили на две квартиры. В одной живу я, а в другой - канадец и ещё какой-то мужик. Но комната Хармса досталась нашей квартире - там теперь гостиная. Четыре года назад умерла моя жена, и я жил здесь совсем один. В прошлом году у меня появилась женщина. У меня ещё сын есть, но он много лет назад поехал по делам в Сибирь, случайно обзавёлся там женой, детьми и застрял.
В советские годы Хармс был полузапретным, никто о нём не знал, было тихо, но с перестройкой развелось уж очень много хармсоведов, и стало тошно: они атакуют, домофон пиликает без конца. Я, к счастью, мало знаю, больше жена моя отвечала на их вопросы. Допытывались, не осталось ли здесь чего-то от Хармса. Осталось только несколько его прижизненных фотографий: Хармс с трубкой, Хармс с кем-то ещё. Лежат у меня в конверте, я их даю иногда на выставки, с возвратом.
Как выглядит типичный хармсовед? Они разные. Был один полный, ярко выраженный еврей, с шевелюрой. Он подолгу говорил, потом задавал вопрос, что-то записывал и снова говорил. Сидел часами и говорил. Зачем мы с женой были ему нужны, я не знаю. Он книжку написал и умер.
Потом был высокий, тощий, довольно угрюмый человек. Угрюмый, но восторженный: вытаскивал меня из квартиры на лестницу и торжественно сообщал: «Вы представляете себе, что по этим ступеням поднимался сам Хармс!» Совершенно блёклый тип - ни шляпы, ни трубки, помню только что темноволосый и короткостриженный. У еврея того хоть шевелюра интересная была. Сейчас ходит Алёша. Ему под 40 лет. Он стройный, воспитанный, чрезвычайно вежливый молодой человек. Чуть лысоват. Курит. Не уверен, что кто-нибудь из них понравился бы Хармсу.
Сам я художник. Тысячу лет назад закончил Академию художеств. В Союзе художников не состою: когда надо было поступать, я сильно запил и не поступил, а потом стало просто лень. В советские годы я продавался за границу. Пока работы вывозить было трудно, это там было востребовано, и я активно продавался, хоть и пил. Теперь, с открытым рынком, продаваться сложнее.
Поэтому сейчас всё больше приходится делать то, что нравится публике. Сладкие берёзки, ёлочки конфетные - всё то, что вызывает чувство умиления и стандартного, подчёркиваю, стандартного восторга. Теперь не напишешь просто поле - обязательно надо туда впихнуть васильков, ромашек.
Я ни разу не видел старух, падающих из окна, и слава богу. Я старух не люблю. Ни живых, ни мёртвых тем более. Больше всего не люблю тот тип старух, которые в магазине возмущаются. Я расплатился на кассе, а она мне из очереди кричит: «Корзинку назад поставьте». - «Нет, не поставлю, у меня руки заняты». - «Ишь ты барин какой! Руки заняты!» Старуха, какое твоё собачье дело?
Правда, как художнику мне бывает интересно поразглядывать старуху. Когда морщины избороздили всё лицо и оно сморщенное как печёное яблоко - это, конечно, малоэстетично, но для рисования удобно. Старушечий глаз - это и тень, и полутень: есть с чем работать. Можно часами наблюдать за тем, как старческое веко прикрывает глазную орбиту, как одна морщина впадает в другую. Особенно хороши для рисования тощие старухи: у них отлично просматривается череп. Толстые старухи у художников меньше котируются. Толстые старухи пусть пироги пекут, за внуками ухаживают.
Не думаю, что я бы понравился Хармсу. Я мало знаю, а он-то был эрудированный человек. Увлекался математикой, астрономией, хорошо знал музыку, сам играл на фисгармонии. У меня даже нет интересных странностей. Мне просто всё лень. Работать лень. Целыми днями с книжкой лежу. Когда становится лень лежать, я стою у окна, курю. Однажды ночью я стоял у окна и заметил, что внизу угоняют машину. Парнишка был в капюшоне, что-то засовывал в дверцу машины, отходил в подворотню, возвращался, осматривался. Я подумал крикнуть что-то, но была осень, холодно, я представил, как меня обдует, если я открою окно, и мне стало лень открывать окно и прогонять вора. Я докурил и лёг обратно на диван.
Даниил Хармс был одним из самых ярких представителей русской литературы первой половины 20 века. Очень точно охарактеризован он в одной популярной интернет-энциклопедии:
«Персонаж авторства самого себя, писатель-суперфантаст, человек-абсурд, мастер рифмованной бессмыслицы, гений бреда, апофеоз неадеквата, образец контркультурного героя, и прочая, прочая, прочая».
Кем же этот человек был на самом деле?
Даниил Иванович Ювачев, впоследствии Даниил Хармс, родился 17 (30) декабря 1905 года в Санкт-Петербурге. Еще в детстве он придумал себе псевдоним, который позже приобрел статус официального имени. Вообще-то, у Хармса было несколько десятков псевдонимов: Гармониус, Чармс, Шардам, Карл Иванович Шустерлинг, Даниил Заточник и т.д. Даже в этом многообразии имен проявлялась живая многосторонняя натура писателя.
Творчество Хармса целиком соответствовало концепции ОБЭРИУ (Объединения Реального Искусства) – группы деятелей культуры, основанной в конце 20-х гг. в Ленинграде. Представители этого движения проповедовали отказ от традиций в искусстве, гротеск и эстетику абсурда. Со стороны властей обэриуты признанием не пользовались, официозные критики называли их творчество «поэзией классового врага». Поэтому произведения Даниила Хармса не печатались, и он мог реализовать себя только в нише детской литературы.
Даниил Иванович Хармс
«Я не люблю детей, стариков, старух и благоразумных пожилых. Я уважаю только молодых, здоровых и пышных женщин. К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно… Травить детей — это жестоко, но ведь надо же с ними что-то делать… Я всегда ухожу оттудова, где есть дети».
Примечательно, что Хармс позиционировал себя, как ненавистника детей. Персонаж одного из его рассказов предлагал сбрасывать детей в яму, забрасывая сверху известью. При этом он говорил, что «склонность к детям» почти то же самое, что склонность к зародышу, а это почти то же, что склонность к испражнениям.
Скорее всего, это было всего лишь частью эпатажного образа, которым отличался писатель. Ведь сами дети очень любили стихи и публичные выступления Даниила Хармса, которые приводили ребятню в восхищение.
Читая свое стихотворение, этот чудак мог вдруг вытащить из кармана крохотную пушку, неожиданно выстреливающую, или вынуть изо рта разноцветные теннисные шарики. Фокусы с ними были одним из его излюбленных занятий, и жонглировал шариками он виртуозно!
Шарики порхали у него в руках, исчезали в карманах, ботинках, во рту, в ушах, появлялись в самые неожиданные моменты, причем множась на глазах. Часто «выступление» заканчивалось тем, что в руках у Даниила оставался только один шарик, который оказывался… яйцом, сваренным вкрутую. Чтобы доказать, что это не шарик, Хармс чистил яйцо и тут же съедал, посыпав солью, которую доставал из кармана…
Михаила Павлоского Еще одним увлечением Хармса было рисование. Стены его комнаты, даже абажур лампы были разрисованы. Кроме того, писатель обожал классическую музыку – Генделя, Баха, Моцарта, Шостаковича… Что же касается литературы, Хармс буквально преклонялся перед гениями Маяковского и Гоголя, с которыми он был, безусловно, творчески связан. Нравился писателю и юмор Козьмы Пруткова.
Даниил Хармс был, как уже было замечено выше, мастером эпатажа. Это проявлялось и в его пристрастиях. Например, Хармс обожал маленьких собачек, особенно такс. На прогулках с ним всегда была одна из них. Высокий рост писателя резко контрастировал с песиком. Клички своим собакам Хармс давал крайне оригинальные, например «Бранденбургский концерт» или «Чти память дня сражения при Фермопилах».
Даниил Хармс на балконе Дома книги. Фото Г. Левина. Середина 1930-х гг. Необычен был и внешний облик Даниила Хармса, выбор которого был продиктован образом Шерлока Холмса. Эксцентричный поэт одевался в клетчатый сюртук, носил серые гольфы и большую серую кепку. Следование имиджу знаменитого литературного героя дополняли трость и неизменная курительная трубка.
Тема Шерлока Холмса волновала Хармса не только внешним стилем сыщика. Видимо, вдохновившись рассказом Артура Конан Дойля «Пляшущие человечки», еще будучи юношей, Хармс создал свой собственный шифр, который вначале напоминал загадочные фигурки из детектива. Позже писатель придумал особую систему значков, обозначавших все буквы алфавита. С их помощью Хармс зашифровывал свои дневники, опасаясь, что их могут прочитать чужие люди. Тем более что в своих записках он часто дурно отзывался о советской власти.
Оригинальный во всех своих проявлениях, Хармс очень любил розыгрыши, которые готовил заранее. Один раз в гостях, несмотря на присутствие дам, он начал неожиданно стягивать с себя брюки. Все остолбенели. Но конфуза так и не произошло, под верхними штанами были еще одни! Вообще, Хармс обожал шокирующие ситуации. Иной раз он мог подойти к окну в совершенно раздетом виде. На возмущения соседей писатель отвечал так:
«Что приятнее взору: старуха в одной рубашке или молодой человек, совершенно голый? И кому в своем виде непозволительно показаться перед людьми?»
Даниил Хармс и Алиса Порет позируют для «домашнего фильма» «Неравный брак» Несмотря на все свои чудачества, а может быть и благодаря им, Даниилу Хармсу сопутствовал большой успех у женщин. Вторую супругу писателя Марину Малич, которой поэт частенько изменял с привлекательными дамами, ревность чуть было не привела к суициду.
«Я устала от его измен и решила покончить с собой. Как Анна Каренина. Я поехала в Царское Село, села на платформе на скамеечку и стала ждать поезда. Прошел один поезд. Я подумала, что нет, брошусь под следующий».
Задуманное она выполнить так и не решилась. Хармс понимал свою слабость, в его дневниках есть следующая запись:
«Боже! Что делается! Я погрязаю в нищете и в разврате. Я погубил Марину. Боже, спаси ее! Боже, спаси мою несчастную дорогую Марину».
«На меня почему-то все глядят с удивлением. Что бы я ни сделал, все находят, что это удивительно. А ведь я даже и не стараюсь. Все само собой получается.»
Кадр из фильма «Хармс». Фото: kinopoisk.ru Возможно, благодаря искренней вере, Даниилу Хармсу был дан дар предвидения . Известно, что писатель предсказал блокаду Ленинграда. Именно поэтому несколько его друзей загодя покинули город и избежали голодной смерти. Предвидел Хармс и то, что во время первой бомбежки его родной дом будет разрушен.
«Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осаждён или умрёт голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне…»
Как писателя, Даниила Хармса интересовали истоки зла в человеке. Но в своих жутковатых рассказах он не морализировал, а беспощадно высмеивал жестокость, равнодушие и тупость окружающей действительности. Видимо, именно этого не могли простить Хармсу власть имущие. Три раза писателя арестовывали. Последний арест был вызван доносом, обвиняющим Хармса в следующем заявлении: «Для меня приятнее находиться у немцев в концлагерях, чем жить при Советской власти».
Даниил Хармс и Алиса Порет. Начало 1930-х Поэта заключили в психиатрическую больницу тюрьмы, где он умер от голода 2 февраля 1942 года. Ему было 37 лет – мистический возраст в русской поэзии!
Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женские ножки, в особенности выше колен. Многие считают женщин порочными существами. А я нисколько! Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.
Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно. Спорить со мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому что я всякого переспорю. Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такие пробовали. Всех уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу, так и не остановишь.
Старух, которые носят в себе благоразумные мысли, хорошо бы ловить арканом.
Лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным.
Нет пророка без порока.
Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется.
Когда человек говорит: «Мне скучно», - в этом всегда скрывается половой вопрос.
Прежде всего женщина любит, чтобы ее не замечали. Пусть она стоит перед тобой или стонет, а ты делай вид, что ничего не слышишь и не видишь, и веди себя так, будто и нет никого в комнате. Это страшно разжигает женское любопытство. А любопытная женщина способна на все. Я другой раз нарочно полезу в карман с таинственным видом, а женщина так и уставится глазами, мол, дескать, что это такое? А я возьму и выну из кармана нарочно какой-нибудь подстаканник. Женщина так и вздрогнет от любопытства. Ну, значит, и попалась рыбка в сеть!
Говорят, скоро всем бабам отрежут задницы и пустят их гулять по Володарской. Это не верно! Бабам задниц резать не будут.
С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казнь. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают.
То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью! Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому что все равно никто не поверит.
Телефон у меня простой - 32-08. Запоминается легко: тридцать два зуба и восемь пальцев.
Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются моим поступкам, а денег мне не платят. Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я буду этим доволен.
Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше.
Создай себе позу и имей характер выдержать ее. Когда-то у меня была поза индейца, потом Шерлока Холмса, потом йога, а теперь раздражительного неврастеника. Последнюю позу я бы не хотел удерживать за собой. Надо выдумать новую позу
У меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю. Даниил Хармс.
